Неточные совпадения
Дубровских несколько лет в бесспорном владении, и из дела сего не видно, чтоб со стороны г. Троекурова были какие-либо до сего времени прошения о таковом неправильном владении Дубровскими оного имения, к тому по уложению велено, ежели кто чужую
землю засеет или усадьбу загородит, и на того о неправильном завладении станут бити челом, и про то сыщется допрямо, тогда правому отдавать тую
землю и с посеянным хлебом, и городьбою, и
строением, а посему генерал-аншефу Троекурову в изъявленном на гвардии поручика Дубровского иске отказать, ибо принадлежащее ему имение возвращается в его владение, не изъемля из оного ничего.
Лучший табак, бывший в моде, назывался «Розовый». Его делал пономарь, живший во дворе церкви Троицы-Листы, умерший столетним стариком. Табак этот продавался через окошечко в одной из крохотных лавочек, осевших глубоко в
землю под церковным
строением на Сретенке. После его смерти осталось несколько бутылок табаку и рецепт, который настолько своеобразен, что нельзя его не привести целиком.
Он лежал в полудремоте. С некоторых пор у него с этим тихим часом стало связываться странное воспоминание. Он, конечно, не видел, как темнело синее небо, как черные верхушки деревьев качались, рисуясь на звездной лазури, как хмурились лохматые «стрехи» стоявших кругом двора
строений, как синяя мгла разливалась по
земле вместе с тонким золотом лунного и звездного света. Но вот уже несколько дней он засыпал под каким-то особенным, чарующим впечатлением, в котором на другой день не мог дать себе отчета.
И застонет стоном
земля: «Новый правый закон идет», и взволнуется море, и рухнет балаган, и тогда подумаем, как бы поставить
строение каменное.
Серебряный поднял голову и увидел свежее пожарище. Кой-где
земля была недавно изрыта, а остатки
строения и сломанное водяное колесо показывали, что тут была мельница.
Мятежники осадили крепость, завалили бревнами обгорелую площадь и ведущие к ней улицы и переулки, за
строениями взвели до шестнадцати батарей, в избах, подверженных выстрелам, поделали двойные стены, засыпав промежуток
землею, и начали вести подкопы.
«Они, — говорилось в челобитной, — стрельцам налоги, и обиды, и всякие тесности чинили, и приметывались к ним для взятков своих, и для работы, и били жестокими побоями, и на их стрелецких
землях построили загородные огороды, и всякие овощи и семена на тех огородах покупать им велели на сборные деньги; и для
строения и работы на те свои загородные огороды их и детей их посылали работать; и мельницы делать, и лес чистить, и сено косить, и дров сечь, и к Москве на их стрелецких подводах возить заставливали… и для тех своих работ велели им покупать лошадей неволею, бив батоги; и кафтаны цветные с золотыми нашивками, и шапки бархатные, и сапоги желтые неволею же делать им велели.
Сначала все пророчили ему скорое и неминуемое разорение; не раз носились слухи о продаже имения Гаврилы Степаныча с молотка; но годы шли, обеды, балы, пирушки, концерты следовали друг за другом обычной чередой, новые
строения, как грибы, вырастали из
земли, а имение Гаврилы Степаныча с молотка все-таки не продавалось, и сам он поживал по-прежнему, даже потолстел в последнее время.
— Века ходит народ по
земле туда и сюда, ищет места, где бы мог свободно приложить силу свою для
строения справедливой жизни; века ходите по
земле вы, законные хозяева её, — отчего? Кто не даёт места народу, царю
земли, на троне его, кто развенчал народ, согнал его с престола и гонит из края в край, творца всех трудов, прекрасного садовника, возрастившего все красоты
земли?
Вечерние тени удлинились. Солнце стояло над самой чертой
земли, окрашивая пыль в яркий пурпуровый цвет. Дорога пошла под гору. Далеко на горизонте показались неясные очертания леса и жилых
строений.
Тотчас за больницей город кончался и начиналось поле, и Сазонка побред в поле. Ровное, не нарушаемое ни деревом, ни
строением, оно привольно раскидывалось вширь, и самый ветерок казался его свободным и теплым дыханием. Сазонка сперва шел по просохшей дороге, потом свернул влево и прямиком по пару и прошлогоднему жнитву направился к реке. Местами
земля была еще сыровата, и там после его прохода оставались следы его ног с темными углублениями каблуков.
Я бы наговорила ему кучу дерзостей, я бы закричала на него в голос со свойственной мне дикой невоздержанностью, если бы коляска в это время не завернула за высокий утес, и, к моему изумлению, перед глазами не выросли, как из-под
земли, каменные
строения старинной грузинской усадьбы. За каменным же — в рост человеческий — забором было темно и тихо, как в могиле.
Необъятность русской
земли, отсутствие границ и пределов выразились в
строении русской души.
Во всем
строении русской
земли чувствуется трудность для человека овладеть этой
землей, придать ей форму, подчинить ее культуре.
Она не может жить в границах и формах, в дифференциациях культуры, душа эта устремлена к конечному и предельному, потому что она не знает границ и форм жизни, не встречает дисциплинирующих очертаний и пределов в
строении своей
земли, в своей стихии.
Нет в
строении русской
земли многообразной сложности гор и долин, нет пределов, сообщающих форму каждой части.
В самом
строении русской
земли чувствуется затруднительность самодисциплины духа для русского человека.